У входа нет выхода - Страница 40

К оглавлению

40

– Вкалывай, вдова, вкалывай! – хмуро сказала ей Наста, нагружая тачку грязными опилками.

Рядом с граблями пыхтел Рузя. Рузя и Наста были известны всему ШНыру. Их вечно посылали куда-нибудь вдвоем, чтобы они друг друга уравновешивали. Рузя делал все медленно и тщательно, а Наста быстро и неаккуратно. За то время, пока Рузя чистил одну половину лошади, Наста успевала перечистить добрый десяток пегов. Зато половина лошади была вычищена идеально, чего нельзя было сказать о десятке.

Многие в ШНыре знали, что Рузя влюблен в Насту. Увы, ухаживание его было самое неуклюжее, пыхтящее, с грустными вздохами из темных углов, с тайно подсунутыми на тарелку котлетками и бесконечными разговорами ни о чем. Насте же хотелось другого – страстей, полетов при луне и звона клинков. Пингвином Рузей она тяготилась.

Окса с полминуты поработала, после чего с величайшей готовностью перестала убирать пегасню и положила грабли в проходе, чтобы у кого-нибудь появился стимул о них споткнуться.

– Ой, видела Азу? Бедная! Ул сутками у нее, а Яра все время с ним! – зашептала она, подкрадываясь к Насте.

На щеках у Насты вспыхнули розовые пятна. На правой щеке три пятна слились в одно, на левой так и остались дробными.

– Закрой кран! – процедила она сквозь зубы.

Окса попыталась обидеться, но тогда следовало замолчать. Окса же была чем-то похожа на всеобщую мамашу Дельту: если кому-то плохо, его надо облизывать, даже если он при этом кусается.

– Ой! Да ладно тебе! – миролюбиво защебетала Окса. – Я же не со зла! Ну улыбнись! Насточка, милая, улыбнись! И что ты в нем нашла?

Наста загибала молотком ржавый гвоздь, торчащий острием в проход. Услышав «И что ты в нем нашла?», она выпрямилась и, постукивая себя молотком по открытой ладони, мрачно уточнила:

– В КОМ?

Окса опасливо покосилась на молоток. Она еще не забыла, как однажды этот же молоток летел по дуге в Гошу, который что-то не то ляпнул. Поэтому Окса решила сменить тему.

– Ой! Ничего не могу с собой поделать, подруга! У нас разные вкусы! Мне нравятся плохие парни!

Наста мысленно застонала. У Оксы любимая тема – «моя большая любовь». Или даже в мужском роде: мой большой любоф.

– Это кто у нас плохой? Вовчик, что ли? – спросила она, переставая грохотать молотком.

Окса напряглась. Всегда приятно ковыряться пальчиком в чужой ранке, но стоит кому-то залезть в твою, удовольствие сразу обнуляется. Если у тебя есть вавка, прячь ее, чтобы друзья не стали утешать. А то найдутся те, что станут зашивать суровыми нитками обычную кошачью царапину.

– Э-э… Ну хотя бы… – признала она осторожно.

– Вовчик не плохой. Вовчик тухлый. По-настоящему плохие парни – маньяки на зоне. Только тебя к ним не тянет, – лениво отозвалась Наста.

Снаружи послышался плеск знакомой лужи. Дверь в воротах пегасни открылась. К ним косолапил Кузепыч, за ним шли Сашка и Рина.

Нашарив взглядом Насту, Кузепыч ткнул в нее пальцем.

– Поехали!.. Кавалерия велела доставить вас троих до метро!.. Готовность десять минут! Марш в душ, а то по запаху пегасни любой ведьмарь раскусит вас в семь секунд!

Глава 11
ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ЗВЕРЕЙ

Воля – маленькая, злая, целеустремленная оса. Она жалит и гонит вперед болтливый, ленивый и самовлюбленный ум.

Из дневника невернувшегося шныра

Наста заскочила в комнату, сбросила шныровскую куртку и быстро переоделась. В дверях спохватилась и достала из уха гильзу. Опустелая дыра казалась огромной. У Насты даже мелькнула мысль, не заклеить ли ее чем-нибудь.

Отыскав пластырь, она вновь оказалась у зеркала и, неосторожно вскинув голову, встретилась сама с собой лицом к лицу. Собственная физиономия показалась ей страшной. Широкий нос, красные брюквенные скулы, невысокий лоб, жесткая короткая щетина, вымахавшая на бритой голове. Наста застыла в тоске. В школе она считалась симпатичной. А дальше все как-то покатилось. Порой Насте казалось: она специально ищет, чего бы еще такое с собой сотворить, чтобы кто-то там, непонятно где, заметил ее и пожалел. Волосы отрезать? Гильзу в ухо вставить? Брови сбрить? Вытатуировать на шее скорпиона?

Бросая очередной вызов своему лицу, Наста скорчила рожу, сама себе несильно врезала в челюсть и вышла из комнаты. Рина, Сашка и Кузепыч ждали ее в маршрутке за воротами ШНыра.

Кузепыч крутил баранку, брезгливо объезжал лужи и поругивал Макара, разгромившего машину. Потом стал распевать песни, перескакивая с «Катюши» на Высоцкого. Голоса у Кузепыча не было, но слух имелся.

– Суповна лучше поет! – заявила Наста.

– Когда ты ее слышала? – ревниво спросил Кузепыч.

– Когда у меня ухо болело. Я в медпункте лежала, а она мне пела…

Воображение нарисовало Рине картину: Наста от боли гудит в подушку, а Суповна гладит ее по голове и поет. А за окном подмосковная ночь с ветрами и дождем.

Наста сидела рядом с Сашкой и смотрела в окно. Кузепыч как раз проезжал мимо школы. Занятно было наблюдать, как дети возвращаются домой. Ученики младших классов прут огромные ранцы, от которых позвоночник осыпается в трусы. Чем старше ученик, тем рюкзак меньше, и, наконец, наступает день и час, когда человек идет в школу, сунув под ремень брюк единственную тетрадь по всем предметам.

У метро Кузепыч остановился посреди дороги, оббикиваемый нетерпеливыми водителями. Наста хотела вылезти, чувствуя, как за ее спиной пыхтят Сашка с Риной, но Кузепыч, повернувшись, поймал ее за локоть.

– Ты это… ну… давай там!.. береги себя! Шнеппер оставила? Бусы взяла? – заботливо спросил он у Насты.

40