Золотая пчела Сашки вилась над Платошей, но не садилась.
«Сядь на него! – мысленно умолял ее Сашка. – Хотя на секунду, пожалуйста!»
Интересно, слышит ли пчела мысли? Ведь это же его пчела!
– И, разумеется, сейчас ты утешаешь себя тем, что у тебя была прекрасная трагическая любовь, – продолжала Кавалерия.
– Не надо! Перестаньте! – шепнула Рина.
Она видела, как лицо Платоши становится отсутствующим. Только палец белеет на курке шнеппера.
– Да не буду я молчать! Меня всегда раздражает, когда люди творят мерзости и чувствуют себя правыми! – с напором продолжала Кавалерия. – У тебя было три месяца. За эти три месяца ты не только ей не помог, но и сам скатился!
– Я ее любил! – упрямо повторил Платоша.
– Да никого ты не любил! Когда она умерла, ты потерял канал дармового получения псиоса и немедленно помчался попрошайничать к Гаю… Вот что ты любил на самом деле!
С таким же отрешенным лицом, даже не дрогнув веком, Платоша выстрелил из одиночного шнеппера. Стальной шарик скользнул Кавалерии по волосам. Она озабоченно потрогала прическу.
– Не затрудняйся извиняться! Ты сделал все возможное, чтобы не попасть, – заметила она.
Платоша отбросил разряженный шнеппер и перехватил освобожденной рукой арбалет.
– Это была просьба помолчать!.. Теперь слушайте меня, вы! Мне нужна эта пчела. Убить ее я не могу. Отравить – у меня нет яда. Посадить в ящик и унести? Никакое препятствие ее не удержит!
– И какой же вариант ты предлагаешь? – спросила Кавалерия.
– Такой!
Платоша поднял тяжелый арбалет и прицелился. Арбалет он держал твердо. Руки не дрожали. Верхний болт смотрел Рине в шею, нижний – в центр груди. Рина не могла оторвать взгляда от синеватой стали наконечников. Ее пугала даже не смерть – ибо человек не в силах представить себе того, чего ни разу не переживал. Тревожил глупый вопрос: интересно, если нажать спуск, болты вылетают по одному или оба сразу?
Пчелиная матка не думала улетать. Ползла по плечу Рины, чистила крылья и не слишком спешила к улью.
– Только ты можешь мне помочь! Убей ее, пока она слабая! Оторви ей крылья! Или я застрелю твоих друзей у тебя на глазах! – голос у Платоши был прыгающий. Казалось, он старательно взвинчивает себя, но получалось как-то неубедительно.
Кавалерия подошла к шишке, обозначавшей границу, пнула ее в сторону Платоши и, сев на траву, сложила ноги по-турецки.
– Не сработает, – сказала она.
– Что не сработает? – спросил он раздраженно.
– Шантаж. Будь все так просто, что стоило бы ведьмарям поймать одного шныра и потребовать у остальных убить всех пчел, отдать закладки, ампутировать пегам крылья и, взорвав ШНыр, разойтись по домам?
Витяра шевельнулся. Он лежал на земле и, облизывая разбитые губы, смотрел то на Сашку, то на Платошу. Сашка присел рядом на корточки и заглянул ему в зрачки. Глаза у него были уже нормальные, но в них стояли слезы. Сашка понял, что Витяра очнулся давно.
– Платон! – позвал Витяра, не повышая голоса. – Платон!
Платоша сделал вид, что не услышал.
– Я думал, ты мой друг, Платон! Лучший, самый близкий… У меня клавиши телефона стерлись – столько мы трепались по аське! Ради тебя я отказался от нырков – ты сам меня попросил, когда не смог нырять! Я думал: из-за твоего носа! – голос у Витяры был убитый.
По-прежнему, не вставая, он провел по губам тыльной стороной руки. Высыхающая кровь осталась на коже узкой темной полосой.
– Ты меня использовал! Заставлял таскаться за Горшеней, а потом за новичками!.. Врал мне, а я верил. И еще я понял про гиелу! Я был рядом, когда Горшеня сломал ограду!.. Ты бы застрелил ее, если бы Горшеня ее не проглотил! – крикнул Витяра с земли.
Он настойчиво пытался поймать взгляд Платоши, но тот упорно не смотрел в его сторону. Только сухой румянец на щеках показывал, что он прекрасно все слышит.
– Горшеня проглотил Гавра, чтобы его защитить? – недоверчиво переспросила Кавалерия.
– Почему? – продолжал кричать Витяра. – Почему ты не мог сделать все сам? Зачем впутал меня? Отвечай, Платон! Тебе не надоело притворяться глухим?
Арбалет в руках у Платона опустился и целил теперь не в грудь Рине, а в живот. Сашка сумел приблизиться еще на шаг.
– Я не мог один. Я уставал. Они требовали слишком много. Мне тоже нужно спать, – сказал Платоша, по-прежнему избегая смотреть на Витяру. – Ты был самый…
– Доверчивый? Хорошо к тебе относящийся? Наивный? – подсказал Витяра. – Чего ты заглох? Отвечай! Простой парень из маленького городка, который никто не может найти на карте, да?
Платоша не отвечал. Тогда Витяра встал и двинулся на него. Очень просто и медленно, опустив руки, с грустным лицом.
– Назад! Назад, тебе говорят! Убью! – орал Платоша.
– Ну, – сказал Витяра. – Стреляй! Только не промахнись, а то мне очень больно!
Он сделал еще шаг. Платоша вскинул арбалет. Сашка увидел, как золотая пчела, давно кружащаяся над Платошей, села ему на голову.
– Муха! Горшеня! Муха! – крикнул он.
Платоша обернулся не сразу, но все же обернулся. На лице его еще успело отразиться изумление. Горшеня бил наотмашь, как тракторист в драке. Мелькнули ноги. Платоша исчез с холма.
– От ты дуся! – изумленно сказал Витяра.
Золотая пчела, по которой Горшеня так и не попал, кружила над пригорком с недовольным гулом…
Когда они вернулись в ШНыр и вместе с Кавалерией пошли ставить Бинта, вдоль пегасни горделиво прохаживался Ул. За повод он водил Азу. Тощая, с тусклой шерстью, с запавшими боками, Аза двигалась как привидение, попавшее на дневной свет.