У входа нет выхода - Страница 68

В глухом лесу вырыто что-то вроде окопа с прогнившей дощатой крышей. А в стороне, шагах в двадцати, – кабина ржавого трактора. Все. Как трактор попал в лес, зачем было рыть эту землянку – ответов нет, одни вопросы.

1 октября.

Плохой день. Горшеню заперли на старом складе. Стены склада толстые, ему не выбраться. Если открыть окно, слышно, как он ударяет в железные ворота. Бум-бум-бум! И днем, и ночью.

Говорят, Кавалерия решила отправить Горшеню на Алтай и там выпустить, но не знает пока, как это осуществить. Телепортировать такого гиганта невозможно. Ул переживает за Горшеню. И все старшие шныры. Они привыкли к старикану. Для них он неотделим от ШНыра, но после истории с разрушенным ульем и поваленной оградой все сбиты с толку.

Родион лежит на чердаке. На ногу ему установили кучу всяких фиксаторов, про гипс я молчу. Двигаться нельзя. Вообще ничего нельзя – лежи и глазей в потолок.

Вчера взяла с собой на всякий случай Яру и заходила к нему извиниться, но он не пожелал со мной разговаривать. Отвернул голову к стене. Мрачный, осунувшийся, злой. Чувствуется, что сам себе тяжел. Просто танк у него в сердце ворочается и пушкой в горле застрял.

Я уже уходила, когда Яра сказала ему:

– А ты подумай об Илье Муромце!

– С какой радости?

– О том, что было с ним в те тридцать лет, что он сиднем сидел. Ведь что-то же зрело в нем все эти годы, когда он муху едва мог с носа сдунуть? Почему ему сила далась, а не другим?

– Давай без агитации! – буркнул Родион.

3 октября.

Осень. Всю ночь хлопали рамы. Летали по двору ШНыра пустые ведра. Это пришел ветер листобой. Утром я вышла и увидела, что парк оголился, а сквозь кроны деревьев смотрит небо. Странно. Когда я жила в городе, мне казалось, осень наступает постепенно. А здесь я увидела, что – вдруг. Одна ночь со стонущим порывистым ветром, и деревья как ощипанные цыплята.

И вообще Москвы здесь не ощущается, хотя она не очень далеко.

Занятиями пока загружают мало. Мы бродим по ШНыру и всякий раз оказываемся в пегасне. Это центр здешней жизни. Фреда каждый день заявляет: «Сбегу из этой тюрьмы!» Но не сбегает. Видимо, потому, что никто особо не против, чтобы она это сделала. У Фредки же типичная наоборотная психология: если хочешь, чтобы она осталась, открой пошире дверь и начни выталкивать.

Вчера случайно подслушала разговор Кавалерии с Ярой. Я стояла в деннике у Азы, а они рядом, у Ланы. У Ланы что-то с суставами. Когда сыро, она начинает хромать, а утром долго не может подняться. Раскачивается. С трудом распрямляет таз, как Артурыч при радикулите. Не знала, что лошади так похожи на людей.

Вечером мы с Сашкой пошли кормить Гавра. Сашка теперь все время ходит со мной. Фреда издевается, что он ко мне приклеился.

9 октября.

Ну вот! Дожили!

Я заболела. У меня грипппппп с кучей ппппп. Температура больше 39. Слабость. Лежу в дальней комнате при медпункте, где у нас типа изолятора. Нос распух, глаза слезятся. Не теряю времени даром: за утро начихала три носовых платка. От насморка стала сентиментальной и глупой. Мне хочется смотреть сериалы и плакать в голос, когда убьют какого-нибудь Дуремара.

Все утро говорила по телефону с Мамасей. Ей почему-то еще не надоело ждать, пока президент выучит меня в секретной школе и наградит всеми российскими орденами.

Один из главных плюсов ШНыра: когда говоришь отсюда, деньги на телефоне не заканчиваются, а, напротив, их на счету становится больше. И у меня, и у Мамаси. Зато стоит перелезть через забор и сказать по телефону хотя бы «ку-ку», все улетает с дикой скоростью.

Навещают меня в основном Сашка и Ул с Ярой. И Афанасий заходил. Остальным я не интересна. Хнык-хнык! Зато Суповна кормит меня на убой, Яра притащила варенье, а Сашка припер котлеты в газетке. Он же, кстати, кормит и Гавра. Говорит, что Гавр отлично летает, только полетом управляет плохо. Если на пути малейшее препятствие, он в него врезается.

И еще говорит, что Гавр придумал себе тренажер. Сидит на кабине трактора, вцепившись в нее лапами, и так хлопает крыльями, будто хочет оторвать кабину от земли.

* * *

!!!!!

Вечером меня навестила Кавалерия и села на мою кровать. Кровать узкая. Мне пришлось свесить ноги. Так мы и сидели рядом.

– Я тут все думаю про тебя, про нырок… Ты беспчельная! Но беспчельных в ШНыре быть не может. Думаю, пчела у тебя все же есть, – сказала она.

– И где она? – спросила я.

– Хороший вопрос, – признала Кавалерия. – Просто замечательный. Хотела бы я, чтобы у меня был на него хотя бы один крошечный, самый ничтожный ответ.

Я осторожно спросила у нее про Горшеню. Что с ним будет?

– В один из ближайших дней приедет фургон. За рулем фургона будет один бывший шныр… Нет, он ушел сам. Просто не выдержал нагрузок. Сейчас он уже взрослый человек.

– И много таких? – спросила я.

– Шныров, которые ушли по своей воле?.. Есть. Кто-то исчезает без возврата, но большинство продолжает помогать. ШНыр можно ругать, предать, даже уйти к ведьмарям, но забыть нельзя!..

10 октября.

Из окна медпункта мало что видно. Оно выходит на пустынный закуток, на котором бывает только Макс. Ну с Максом все более-менее ясно. Это наш шныровский, позитивно ориентированный берсерк. Закуток он любит потому, что тут стоит щит из толстых досок для стрельбы из арбалета. Макс вечно уродует его, метая в него все подряд: колышки от палаток, строительные гвозди, ножи, топоры, чуть ли не канцелярские кнопки.

Заметила: когда человек что-то любит, любовь наполняет успехом любое его начинание. Пусть это даже метание предметов в мишень.